Свободная Планета

Так называемые "большие сновидения" Декарта, которые философ видел в юности, всегда привлекали внимание исследователей его творчества, поскольку и сам он отводил им немаловажную роль в своей жизни.

Декарт счёл необходимым представить их широкой общественности - он опубликовал изложение нескольких сновидений, и помимо того сам постоянно возвращался к ним подвергая анализу их символизм. К сожалению, мы можем располагать лишь усечёнными версиями, потому как сохранились они только благодаря труду биографа Декарта Адриана Байе оставившего краткое их изложение. До настоящего момента никто не предпринимал попытки рассмотреть их с позиции глубинной психологии. Хотя известно, что Фрейд в одном из писем Максу Лерою упомянул, что содержания этих сновидений берут своё начало в топосе близком к положению эго-сознания. Он подразумевал, что представленные в них картины могли быть произведены воображением бодрствующего субъекта. В выпусках "Международного журнала психоанализа" 1939 и 1947 года было опубликовано две статьи по указанной теме, авторы которых производили разбор символизма сновидений с фрейдистских позиций.

Несмотря на то, что сновидения Декарта по преимуществу отражают индивидуальные проблемы души сновидца, в них в значительной степени преломляется и духовная ситуация начала семнадцатого века, раскрываются отдельные фундаментальные аспекты психики, представляющие значительный интерес и в настоящее время. Используя терминологию Юнга мы назовём рассматриваемые сны архетипическими, поскольку они имеют надличностное значение. Основные символы сновидений - буря, фрукт округлой формы, искры пламени, магическая подмена - всё это архетипические образы, которые имеют по большому счёту коллективное значение. В них отражены глубинные процессы происходящие в бессознательном Декарта, напрямую связанные с актуальной на период жизни последнего культурной ситуацией. Поскольку личностный аспект нас интересует в большей степени, мы сперва остановимся на нём.

Сновидения.

Декарт открывает изложение своего сновидения следующей фразой: "10 ноября 1619 года я был исполнен энтузиазма, поскольку стоял на пороге открытия оснований новой науки". На полях с краю мы можем прочитать: "11 ноября 1620 года я начал понимать, на чём основывалось это поразительнейшее открытие". Очевидно, здесь идёт речь об инсайте, озарении берущем своё начало в глубинах бессознательного. Не прошло и года, как Декарт получил возможность подойти к нему с сознательной позиции и найти соответствующее применение. В тот момент, когда он увидел свои сновидения, Декарт пребывал в состоянии психологического истощения, кризиса, вызванного непрерывным поиском и стремлением избавиться от всех возможных предубеждений, стоящих на пути разума, чтобы привести последний к абсолютно чистому состоянию ("intellectus purus") и тем самым получить возможность встретиться лицом к лицу с истиной. Так он описывает свой опыт в "Рассуждении о методе", отмечая, что его внимание на тот момент было полностью собрано внутри: "После того как я употребил несколько лет на такое изучение книги мира и попытался приобрести некоторый запас опыта, я принял в один день решение изучить самого себя и употребить все силы ума, чтобы выбрать пути, которым я должен следовать. Это, кажется, удалось мне в большей степени, чем если бы я никогда не удалялся из моего отечества и от моих книг".

Совершенно не случайно Декарт увидел свои сновидения находясь в Германии, поскольку французу Германия предстаёт как "ландшафт души", который вмещает в себя проекции содержаний бессознательного - в том числе и теневой стороны личности - в случае Декарта это фигура романтика являющаяся противоположностью тому образу, который он, имеющий чрезвычайно сдержанный характер и наклонность к спекулятивному мышлению, являл собой миру. Не случайно Декарт описывает свой опыт как блуждания в темноте: "Но как человек, идущий один в темноте, я решился идти так медленно и с такой осмотрительностью, что если и мало буду продвигаться вперед, то по крайней мере смогу обезопасить себя от падения". Таким образом он приблизился вплотную к порогу, условно говоря, разделяющему сознание и бессознательное и даже имел своего рода предчувствие в отношении сновидения, которое увидел той ночью. Он утверждает, что его неожиданный эмоциональный подъём был вызван тем же духом ("le genie"), который и послужил причиной сновидения.

Д. Коэн утверждающий, что Декарт являлся членом ордена розенкрейцеров, обратил внимание, что наиболее значительные события в жизни последнего подчинены были определённому ритму: 10 ноября 1618 произошло его знакомство с Исааком Бекманом, человеком вызвавшим "духовное пробуждение" Декарта - как тот сам о нём упоминал, 10 ноября 1619 - "большие" сновидения, 11 ноября 1620 года - открытие начал новой науки, "scientia mirabilis" и возможностей её применения.

Невозможно с точностью установить чем именно являлось его "удивительное открытие", которое он совершил вечером незадолго до того, как увидел сон. Вероятно, оно состояло в том, что во-первых: весь квартет представленный математикой, геометрией, арифметикой и астрономией связанные с теорией музыки могут быть сведены вместе к "математической вселенной", чья основа покоится на представлениях о серийности числа и пропорциональных отношениях между числами; во-вторых, алгебраические выражения могут быть представлены буквами алфавита, а квадратная или кубическая степень отмечаться индексом; в-третьих, числовые величины могут быть выражены линиями и наоборот - таким образом математика, геометрия и алгебра объединяются здесь в единую науку - аналитическую геометрию.

Г. Мийо показывает, что именно благодаря сновидению Декарту пришла идея связать все эти разделы науки воедино, поскольку поначалу он прослеживал связь между ними интуитивно, не имея возможности выдвинуть конкретные основания, которые могли бы объединить их. Чтобы проиллюстрировать это предположение мы обратимся к одной из работ Пуанкаре о природе математических открытий. Он начинает свои рассуждения с утверждения о том, что не все одарённые мыслители имеют "математическую одарённость". Пуанкаре далее приходит к выводу, что "математическое доказательство это не просто цепь следующих друг за другом силлогизмов, но скорее определённый порядок, значимость которого несравненно более высока, чем значимость любого отдельно взятого силлогизма".

Математический талант, согласно Пуанкаре, представляет собой способность интуитивно чувствовать этот порядок, а математическое открытие - это бессознательный поиск верной последовательности из бесконечности возможных комбинаций. Пуанкаре также упоминает о том, как пришёл к такому выводу: "В течение двух недель я старался доказать, что невозможна никакая функция, которая была бы подобна тем, которым я впоследствии дал название фуксовых функций; в то время я был еще весьма далек от того, что мне было нужно. Каждый день я усаживался за свой рабочий стол, проводил за ним один-два часа, перебирал большое число комбинаций и не приходил ни к какому результату. Но однажды вечером я выпил, вопреки своему обыкновению, чашку черного кофе; я не мог заснуть; идеи возникали во множестве; мне казалось, что я чувствую, как они сталкиваются между собой, пока, наконец, две из них, как бы сцепившись друг с другом, не образовали устойчивого соединения. Наутро я установил существование класса функций Фукса, а именно тех, которые получаются из гипергеометрического ряда; мне оставалось лишь сформулировать результаты, что отняло у меня всего несколько часов".

Далее Пуанкаре повествует о том, как следующее открытие пришло к нему в виде вспышки озарения во время одной из прогулок по берегу моря. Затем следуют такие рассуждения: "Прежде всего, поражает этот характер внезапного прозрения, с несомненностью свидетельствующий о долгой предварительной бессознательной работе; роль этой бессознательной работы в процессе математического творчества кажется мне неоспоримой; следы ее можно было бы найти и в других случаях, где она является менее очевидной. Часто, когда думаешь над каким-нибудь трудным вопросом, за первый присест не удается сделать ничего путного; затем, отдохнув более или менее продолжительное время, садишься снова за стол. Проходит полчаса и все так же безрезультатно, как вдруг в голове появляется решающая мысль... Вероятно, что это время отдыха было заполнено бессознательной работой, результат которой потом раскрывается перед математиком... Но только здесь это откровение приходит не во время прогулки или путешествия, а во время сознательной работы, хотя в действительности независимо от этой работы, разве только разматывающей уже готовые изгибы; эта работа играет как бы только роль стимула, который заставляет результаты, приобретенные за время покоя, но оставшиеся за порогом сознания, облечься в форму, доступную сознанию".

Действительно, зачастую долгие бесплодные усилия вкладываемые сознанием в решение определённых вопросов активизируют работу бессознательного, деятельность которого проявляется на сцене сознания как особого рода озарение.

"Вообще, среди несознаваемых явлений привилегированными, то есть способными стать осознаваемыми, оказываются те, которые прямо или косвенно оказывают наибольшее воздействие на нашу способность к восприятию. Может показаться странным, что по поводу математических доказательств, имеющих, по-видимому, дело лишь с мышлением, я заговорил о восприятии. Но считать это странным значило бы забыть о чувстве прекрасного в математике, о гармонии чисел и форм, о геометрическом изяществе. Всем истинным математикам знакомо настоящее эстетическое чувство. Но ведь здесь мы уже в области чувственного восприятия... гармония одновременно удовлетворяет нашим эстетическим потребностям и служит подспорьем для ума, который она поддерживает и которым руководит. И в то же время, давая нам зрелище правильно расположенного целого, она вызывает в нас предчувствие математического закона. А ведь мы видели, что единственными математическими фактами, достойными нашего внимания и могущими оказаться полезными, являются как раз те, которые могут привести нас к открытию нового математического закона".

Я думаю, наблюдения Пуанкаре прекрасно проясняют ту ситуацию, в которой оказался Декарт перед тем как увидеть свои сновидения. Вероятно, благодаря такому озарению Декарт получил возможность прийти к интуитивному видению основ универсальной науки. До сих пор мы можем наблюдать страстные споры между представителями формализма в математике, которые убеждены в том, что последняя возможна благодаря "непрерывности сознания" (Бертран Рассел, Г.Фреге) и интуитивистами, считающими, что математические открытия возникают в первую благодаря интуитивному видению математического порядка. В своей работе под названием "Исследование психологии процесса изобретения в области математики" Жак Адамар приводит множество примеров математических открытий, путь к которым был проложен деятельностью бессознательных процессов. Я убеждена, что Декарт в описываемый нами момент времени имел интуитивное видение собственного открытия, которое впоследствии было приведено в завершённую форму посредством рационального мышления. Сирвен полагает, что Декарт уже тогда подошёл вплотную к открытию "метода", который фактически и являлся его актуальным способом мышления, а математические открытия сделанные им явлились лишь первыми его плодами. Сирвен убеждён, что "метод" Декарта фундирован идеей единства всех наук, которая и по сей день имеет широкое распространение. "Математический универсум" - первый отблеск этой идеи. Как подчёркивал Е.Жильсон: "for Descartes it is a case of "tout ce qui est susceptible de connaissance vraie... est par definition susceptible de connaissance mathematique. L'idee de I'unite du corps des sciences... est done inseparable, chronologique ment et logiquement, de l'extension de la methode mathematique a la totalite du domaine de la connaissance". Эта вера Декарта в единство знаний была обоснована его убеждённостью в том, что математическое знание имеет характер "абсолютной истины".

Безосновательность такой позиции была давно доказана, а о предмете действительных оснований математического мышления до сих пор проходят оживлённые дискуссии. Как объясняет профессор Фердинанд Гонсет, математическое мышление берёт своё начало в "поле сознания", расположенного между двумя комплементарными полюсами реального: это "внешнее" и "внутреннее" - оба этих полюса трансцендентны сознанию. Декарт видел последние коинцидентными и, соответственно, не считался с их внеположенностью сознанию. Он полагал, что мистерия, открывшаяся ему может вполне быть переведена на язык математики. То, что Декарт имел в своей голове - это имманентный порядок мыслей, вызванный к бытию констелляцией архетипа в основе своей содержащего идею "абсолютной истины". Очевидно он полагал, что может изложить свои открытия посредством основных математических концептов или более общо, через универсальный научный метод и символический язык. Думаю, здесь во многом отразилось влияние на Декарта "Ars Magna" Раймонда Луллия, который в своё время предпринял совершенно аналогичную попытку выразить "абсолютное знание" языком математических символов.

Работа Луллия также основывалась на некоем интуитивном прозрении, он принесла ему звание doctor illuminatus. Работа основывалась на сопоставлении некоторых берущих начало в античности искусств мнемотехники, владение которыми позволяло ораторам произносить длинные речи по памяти. Метродор из Скепсиса, к примеру, основал систему, смысл которой состоял в активном связывании отдельных частей речи, произносимой во время выступления, с домами зодиакального круга. С первого взгляда эта идея кажется абсурдной, но перенесённая в контекст открытий современной глубинной психологии Юнга, она приобретает веские обоснования. Здесь мы находим очевидную аналогию с "концептом" самости, единого организующего принципа бессознательного психического проявляющего в сновидениях в символе мандалы или колеса. Структурами подобного рода и являются колесо Зодиака и система Луллия. В его мнемотехнических таблицах мы видим первый отблеск преднаучной идеи о том, что самость является тотальной регулирующей силой определяющей характер мышления и организацию памяти.

Мнемотехнические круги в эпоху Возрождения были предметом пристального внимания учёных, которые считали, что созерцание их может вселить гармонию в душу (Марсилио Фиччино, Пико делла Мирандола) и даже повлиять некоторым положительным образом на всю вселенную (Джордано Бруно). Они представляли собой мистический образ космического порядка отражённый в душе человека. Паоло Росси убедительно демонстрирует, насколько значительное влияние оказала эта традиция на юного Декарта. Представления о мандале как о структурной модели вселенной и о модели человеческого разума, возможно, лежат в основе идеи о компьютере - то есть такой общезначимой логической системе, которая способна вместить в себя всё существующее знание.

Кажется вполне обоснованным, что Декарт испытывал влияние подобных идей и потому искал нечто такое, что можно было бы назвать универсальным порядком бытия (вероятно, представленным в форме мандалы), и конечно же был ошеломлён, когда осознал, что ему представилась возможность сопричаститься великой тайне бытия. Поэтому нет ничего необычного в том, что в его видении перед ним предстал образ мандалы, которую в сущности, кстати, и представляет Декартова система координат. Милхауд считает, что Декарт столкнулся с явлениями высшего порядка, явлениями божественного характера ("des choses d'en haut, des choses divines ou celestes") и поэтому изложил свой опыт в работе "Оlympica", в которой шторм он интерпретирует как "разум", а вспышки молнии как "дух истины". Милхауд полагает, что универсальный язык изобретённый Декартом использовался им и в областях далеко отстоящих от математики. Во всяком случае очевидно, что Декарт испытывал влияние определённых архетипических образов и стремился прийти к их интеллектуальному постижению.

Архетипический образ числа в своей сущности некоторым непостижимым образом объединяет мир материи и мир психе. Интересно в этой связи отметить, что Иоганн Фухабер, с которым Декарт вероятно поддерживал переписку, в 1619 году прислал последнему книгу под названием "Numerus figuratus sive Arithmetica arte mirabili inaudita nova constans", касающуюся символики чисел. К тому времени Декарт сам планировал отправить в издательство работу с заглавием "Tresor mathematique de Polybe le Cosmopolite". Возможно, он пытался вывести универсальные законы мышления исходя из рассмотрения пропорциональных отношений между натуральными числами.

Так Адриан Байе излагает записи Декарта: "Господин Декарт описывает, что 10 ноября перед сном он ощущал значительный прилив энтузиазма и был полностью поглощён своими мыслями об открытии новой универсальной науки. В ту ночь он увидел один за другим три сна, которые по его мнению были вызваны влиянием высших сил. Когда он заснул, то увидел во сне каких-то призраков, внезапно явившихся пред ним и напугавших его так, что он, считавший себя идущим по улице, был вынужден перенести центр тяжести на левый бок, чтобы идти туда, куда он устремился, так как почувствовал боль в правом боку, не позволяющую ему наступать на правую ногу. Устыдившись идти подобным образом, он сделал усилие чтобы выпрямить походку. Но вдруг порыв ветра вихрем набросился на него и и заставил три или четыре раза сделать полный оборот, вращаясь вокруг левой ноги. Но даже не это привело его в ужас. Страннее было то, что идти ему было так тяжело, что, казалось, он мог упасть при каждом шаге. Увидев впереди, прямо на своём пути, открытую дверь коллежа, он вошёл во двор, чтобы найти там облегчение и успокоить боль. Своей задачей он поставил себе дойти до церкви коллежа, так как первой мыслью его было помолиться. Но отметив про себя, что он не поздоровался с одним повстречавшимся знакомым, он захотел повернуть назад, чтобы отдать ему долг вежливости, но был грубо отброшен ветром, сильно дувшим прямо в направлении церкви. В это время в середине двора ему встретился ещё один человек, назвавший его по имени и вежливо ему сказавший, что если он пойдёт к господину N, то у него есть кое-что для него. Господину Декарту показалось, что речь при этом шла о дыне, привезённой откуда-то из-за границы. Но ещё больше его поразило то, что все люди вокруг него держались твёрдо и прямо, в то время как он сам по той же площадке двора шёл, сильно хромая и сгорбившись, несмотря на то, что ветер, несколько раз подряд угрожавший его опрокинуть, заметно стих. На этом месте сна он проснулся и тут же почувствовал действительную боль, внушившую ему опасение, как бы всё это не было проделкой некоего злого духа, возжелавшего его соблазнить. Он тут же перевернулся на правый бок, так как до того спал на левом и видел этот ужасный сон. Он обратился с молитвой к Богу, прося у Него избавления от дурных последствий этого сна и от всех несчастий, могущих ему угрожать в наказание за его грехи, казавшиеся ему достаточными для привлечения возмездия с Неба, хотя он и вёл себя достаточно безупречно в глазах людей.

Он пролежал в постели ещё пару часов размышляя над вопросами добра и зла, а затем снова уснул. Следующий сон не заставил себя ждать. Декарт услышал "звук, похожий на треск молнии", от которого он моментально проснулся. Декарт обнаружил что тьма его комнаты была озарена мириадами искр. Подобное случалось с ним и ранее, поэтому он не нашёл ничего необычного в том, что проснувшись посреди ночи увидел комнату и предметы вокруг как при дневном освещении. Он принялся искать происходящему философское объяснение, затем некоторое время попеременно закрывал и открывал глаза рассматривая объекты, на которые падал его взгляд до тех пор, пока не пришёл к убедительным выводам относительно происходящего, которые успокоили его разум.

В безмятежном состоянии Декарт в очередной раз погрузился в сон, который на это раз уже не был таким пугающим. На своём письменном столе он обнаружил незнакомую книгу. Декарт открыл её и исходя из содержания с большим для себя удовольствием определил, что это был словарь, который, как ему показалось, содержал множество интересных статей. В следующее мгновение рядом появилась ещё одна книга аналогичная первой, которая представляла собой сборник поэм разных авторов с заглавием "Corpus Poetarum". На одной из первых страниц взгляд Декарта упал на одну строчку: "Quod vitae sectabor iter?" («Что является тропой к дороге жизни?»). В следующее мгновение перед ним появился незнакомый мужчина, который показал ему поэму начинавшуюся словами "Быть или не быть" ("да и нет") и принялся превозносить мастерство автора. Декарт сказал, что ему известно это произведение, и оно принадлежит перу Авсония. Поэму он может найти в книге лежащей на столе. Декарт принялся за поиски произведения нарочито демонстрируя, что последовательность поэм в книге он запомнил с совершенной точностью. Пока Декарт искал нужное место, мужчина спросил, откуда у него эта книга. Он сказал, что не может ответить, но всего несколько мгновений назад в руках он держал другую книгу, которая теперь исчезла. Едва он успел закончить фразу, как книга появилась вновь. Декарт обнаружил теперь, что словарь был не закончен, хотя при первом знакомстве у него сложилось другое впечатление. Тем временем Декарт добрался до поэм Авсония, но обнаружил, что та, которую он искал, исчезла. Тогда он предложил мужчине найти ещё более прекрасную поэму начинающуюся словами: "Quod vitae sectabor iter?" Мужчина согласился, и Декарт продолжил поиски. На одной из страниц неожиданно для себя он обнаружил ряд небольших портретов выполненных в технике резцовой гравюры. Он хотел было высказать своё восхищение в отношении книги, как вдруг обратил внимание на то, что держал в руках совершенно другое издание - отличное от того, которое он знал. В этот момент мысленный взор Декарта потерял и мужчину, и книгу, но он проснулся не сразу. Интересно, что Декарт успел произвести интерпретацию этого сновидения ещё до пробуждения. Он предположил, что словарь олицетворяет не что иное как связь всех наук, а сборник поэм "Corpus Poetarum" указывает на единство мудрости и философии. Последнее заключение он сделал исходя из того убеждения, что даже те поэты, чья работа предназначается лишь для отдохновения ума, в действительности всегда передают свои мысли намного глубже, ярче и выразительнее, чем это делают философы. Поэма, что начинается с вопроса "Quod vitae sectabor iter? по мнению Декарта представляет собой совет умудрённого опытом человека или моральную теологию. Ещё до конца не уверенный в собственном пробуждении он спокойно открыл глаза и продолжил интерпретацию в том же ключе. Поэтов, чьи произведения были представлены в описанном сборнике, Декарт истолковывает как откровение и вдохновение дарованные ему. Поэму, начинающуюся словами "быть или не быть" ("да и нет") он рассматривает как противопоставление истины и заблуждения, профанации науки.

Когда он пришёл к выводу, что все эти вещи пребывают в соответствии с его желаниями, Декарт осмелился поверить, что сновидение в действительности было послано ему духом истины, который вознамерился через эти сны раскрыть перед ним сокровищницу всех наук. Необъяснёнными остались только портреты, которые Декарт обнаружил во второй книге. Визит итальянского художника, который последовал в тот же день, развеял все сомнения на их счёт".

Интерпретация первого сновидения.

Экспозиция первого сновидения довольно туманна - Декарт был напуган появлением призраков и шёл по улице неизвестно куда. Страх заставил его согнуться влево, поскольку он ощутил резкую слабость в правой половине тела. "Появление призраков", вероятно, связано с определённой активностью бессознательного. Призрак представляет собой изначальную форму духа, нечто бесплотное, воплощение автономной, не зависящей от эго активности психики встающая в оппозицию сознанию, которая первобытному человеку представлялась в образе привидений или духов. По мере своего роста и развития сознание приобретает всё большую возможность контролировать их так, что в конце концов последние утрачивают свой автономный характер. Человек, однако, не должен забывать о тех пределах, которыми ограничивается сфера сознания. В действительности не сознание порождает психику - это психе наделяет сознание способностью сотворять, служит источником вдохновения, дарует озарения и инсайты, формирует импульс к деятельности. Она настолько сливается с сознанием, что человек всегда испытывает искушение поверить в то, что сам является творцом духа.

Это "довольно распространённое явление представляет собой своего рода одержимость подобную той, что лежит в основе представлений человека о мире, как некоем источнике благ, приспособленном исключительно для удовлетворения человеческих нужд. Эти убеждения разрывают в клочья свободную волю индивида делая его зависимым от одной идеи-фикс. Появляется угроза инфляции эго. Опасность растёт по мере того, как внешний мир захватывает внимание человека. Также как человек когда-то отделился от природы, он должен пройти этап дифференциации в отношении разума, научиться мыслить себе нетождественным последнему - только в этом случае можно достичь относительного баланса. Без сомнения Декарт пребывал в опасности отождествления себя со своими научными открытиями и связанным с ними опытом несомненно мистического характера (стоит вспомнить только знаменитое "cogito ergo sum" (мыслю - следовательно существую).

Согласно этой позиции любые телесные реакции, инстинкты, чувства и весь сенсорный опыт вполне может быть отделён от эго, как это произошло, к примеру, в его сновидении. он пишет: Cogitare? Hie invenio: cogitatio: haec sola a me divelli nequit" (Мыслить? И тогда я понял, что мышление - это единственное, что само по себе является неотделимым от меня). Мышление, это одна из функций сознания, которая часто до неразличимости сливается с эго, что мы наблюдаем в случае Декарта (согласно Декарту душа является лишь мыслящим эго). Другими словами: мы видим, что он идентифицировал себя исключительно с ведущей психической функцией. Именно поэтому Декарт пребывал в опасности исходящей со стороны собственного мышления в результате такой сепарации приобрётшего автономный характер и преследующего его в сновидении в образе призраков. Также в образах этих фантомов отражаются и те архетипические процессы, естественно превосходящие разумение Декарта, которые формируют дух нового времени с его опасными для настоящего тенденциями разрушающими устоявшийся порядок вещей. Не случайно эти сны Декарт увидел на кануне Тридцатилетней войны, привёдшей в упадок культуру самого сердца Европы.

Кроме того упоминания о призраках неизбежно вызывают ассоциации с мёртвыми. Стоит вспомнить, что мать Декарта умерла, когда тот был ещё ребёнком. Для него образ матери ассоциировался с загробным миром. Декарт был лишён материнского тепла и ласки, что в итоге не позволило ему отвести взгляд от образов коллективного бессознательного и познать жизнь. Дверь в мир духов всегда оставалась открытой. Поэтому в случае Декарта проекция образа анимы на реального человека была невозможна. Когда мать оставляет сына в таком малом возрасте, он всю жизнь оказывается обречён испытывать тоску, которую, как говорил Юнг, не в силах унять ни одна женщина, кроме той, которую уже невозможно вернуть. Чем более далёкой и отстранённой предстаёт сыну его мать, тем сильнее тоска по ней, тем дальше это чувство ведёт сына в глубины собственной души, чтобы пробудить в них изначальный и вечный образ матери, и тогда всё что связано с защитой, питанием, помощью предстаёт в образе матери. Для Декарта таковой являлись Mater Ecclesia (мать-церковь) и наука - последнюю, кстати, он часто сравнивал с целомудренной девушкой.

Тесная взаимосвязанность образов призраков из сновидения Декарта с одной стороны с бэкграундом его научных открытий, и с другой с образами матери и анимы, не так очевидна. Вскрыть её мы можем обратив внимание на отношение Декарта к математике - он всегда превозносил её и считал единственным способом выражения физических процессов. Вместе с другими учёными, такими как Галилей, Кеплер он внёс огромный вклад в развитие науки того времени, что способствовало установлению механистической картины мира, которая не позволяла усомниться в своей справедливости вплоть до конца девятнадцатого века. Но кое-что в процессе её создания было нарушено - как показал В.Паули - это было единство и непрерывность реальности, которая всегда включает в себя наблюдателя. Также мы лишились берущей начало в античности идеи соответствий, которая подразумевала телеологическую взаимосвязь всех событий. Декарт напрочь отрицает causa finalis (конечную цель) природных событий. Паули показывает также аппелируя к теориям Кеплера, как образ anima mundi как отражения объективного психического был отброшен на периферию сознания, и со временем канул в лету.

Образ Троицы был спроецирован на материальный мир, а четвёртый принцип в очередной раз оказал потерян. Согласно Кеплеру Троица отражается в трехмерности пространства, а законы физики - это творения разума Бога. Декарт в свою очередь отмечает, что существование Бога - это гарантия незыблемости законов физики. В "Первоначалах философии" Декарт представляет законы природы следующим образом: "всякая вещь пребывает в том состоянии, в каком она находится, пока ее что-либо не изменит... Второй закон, замечаемый мною в природе, таков: каждая частица материи в отдельности стремится продолжать дальнейшее движение не по кривой, а исключительно по прямой... Причина этого закона та же, что и предыдущего. Она заключается в том, что Бог неизменен и что он простейшим действием сохраняет движение в материи; он сохраняет его точно таким, каково оно в данный момент, безотносительно к тому, каким оно могло быть несколько ранее".

Знание этих простых законов движения материи позволяет полностью объяснить все природные феномены. Вероятность того, что Бог может являться трикстером, может обманывать или вести себя нерационально совершенно немыслима для Декарта. Напротив благодаря воле божьей природа подчиняется законам физики, Бог вселяет ясность в человеческий разум, который является инструментом познания окружающего мира. В "Размышлении I" Декарт пишет: "в целом, конечно, мы можем предположить, что Бог мог бы создать нечто непостижимое, но он никогда бы не создал того, чего мы не смогли бы понять". Его возможности в этом плане не ограничены - последнее не входит в его намерения. Как сказал Барт: "Акты божьей воли облачают себя в одежды законов природы - они соразмерны порядку в сфере мышления". Так и для Декарта внутренняя логика, которой подчиняются физические явления, идентична логике человеческого мышления. У Спинозы мы находим аналогичную мысль, суть которой также сводится к тому, что порядок и взаимосвязь наших мыслей (ordo et connexio idearum) аналогичен порядку физических явлений (ordo et connexio rerum sive corporum). Для Декарта физический детерминизм фактически является убедительным доказательством бытия Бога, поскольку по отношению к цепи следующих друг за другом и взаимообусловливающих событий Бог является causa prima (первопричиной). Как показывает Фелш, Декарт и деятельность Бога склонен считать абсолютно механистической в своей последовательности, но в силу благоразумия, делает определённые уступки теологического характера относительно ничем не ограниченной свободы Бога. В принципе, мы можем заключить, что Божественные деяния, согласно Декарту, обусловлены принципом причинности. Он сам приходит к убеждению в том, что принцип причинности принадлежит к notiones communes (общему знанию) или врождённым veritates aeternae (вечным истинам). Фелш здесь также упоминает и отдельные письма Канта относившего причинность к категориям чистого разума. Декарт считает, что принцип причинности не имеет ничего общего с течением времени, поскольку последнее для него является всего лишь дискретной последовательностью моментов (мгновений).

Таким образом знаменательно, что во сне рационалиста-Декарта появляются призраки. Подобные феномены Юнг объяснял принципом синхронистичности - акаузальной связи событий. К примеру можно привести ситуации, в которых определённый события внешнего плана неким смысловым образом совпадают с психическими событиями при том, что они не имеют общей причины. Декарт оказался слеп к проявлениям этого принципа в своей жизни как и к актуальной для того времени доктрине соответствий. Он отказал в существовании последней. Односторонняя убеждённость Декарта во всеобщей обусловленности породила отсутствие ясности в его философской системе, в частности в вопросе о взаимосвязи души и тела. Один из его учеников Арнольд Гейлинкс попытался прояснить этот момент с помощью идеи о существовании двух параллельных причинных факторов, подобных часовщикам одновременно закручивающим пружины параллельно идущих часов.

Декарт предполагал, что взаимосвязь души и тела следует искать обратившись к рассмотрению феномена "страстей" (эмоций как психологических явлений). Согласно Юнгу синхронистические совпадения возникают как следствие констелляции архетипов и, как правило, им предшествует состояние эмоциональной напряжённости наблюдателя. Декарту так и не удалось должным образом прояснить, каким образом "страсти" опосредуют отношения тела и души. Как следствие, его анима осталась связанной, а с ней соответственно и проблемы зла и иррационального. Рассмотрев сновидение в таком свете мы видим, что кошмар приснившийся Декарту в действительности раскрывал перед ним "проблемное поле" его души, но он не смог понять этого. Напротив в момент пробуждения Декарт воспринимает свой сон как происки "злых духов", однако он быстро оставил эту мысль. Появление призраков оказывается причиной того, что Декарт покидает свою комнату и выходит на улицу - то есть отбрасывает интравертную установку и оказывается вовлечён в коллективную жизнь - явно здесь мы видим момент компенсации страха вступить во взаимодействие с социумом. Движение по улице - импульс направленный на коллективную цель, характер которой до конца не ясен. Более того страх заставляет Декарта согнуться влево. Здесь мы видим в первую очередь "стремление" бессознательного компенсировать однобокую установку сознания склонив сновидца влево - на его феминную сторону, значение которой он несправедливо недооценивал. Странным может показаться тот факт, что призраки появляются не слева (в мифологии и фольклоре призраки всегда занимают эту позицию), а справа - в действительности правая сторона, сторона сознания имеет "слепое пятно", которое широко распахивает дверь в область бессознательного. Поскольку последнее склоняет Декарта влево, можно сделать закономерный вывод о том, что Декарт значительно переоценивал возможности сознания, и в своей жизни полагался исключительно на него, что привело к значительному дисбалансу в психике Декарта, поскольку оптимальной позицией сознания является топос между инстинктом и духом.

В своей работе "О природе психе" Юнг использует метафору светового спектра, на одном конце которого лежит "архетипический" или "психоидный ультрафиолетовый", а на другом "психический инфракрасный" - то есть биологическая инстинктивная психе. Обы обозначенных поля трансцендентны сознанию. Можно сказать, что Декарт путём своих регулярных медитаций подошёл слишком близко к "ультрафиолетовому" концу спектра, что обернулось для него опасностью впасть в одержимость архетипическими содержаниями. Таким образом ощущение слабости в правой стороне тела является отражением деятельности бессознательного направленной на восстановление баланса в психике, компенсаторной деятельностью. Более того, вынужденный наклон влево является компенсацией тому воодушевлению, которое наполнило Декарта накануне, инфляции эго (Декарт считал себя человеком способным тотально реформировать науку того времени).

Далее: едва только Декарт попытался выпрямиться, как вихревой поток заставил его совершить четыре оборота вокруг левой ноги. Призраки здесь трансформировались в itveuna (божественный дух, пневма), в сильный ветер представляющий угрозу для Декарта. Человек эпохи Возрождения, который отбросить смирение и рискнул опереться о посох недогматического мышления неизбежно вынужден сопротивляться сильному ветру, который, однако, вполне дружелюбен по отношению к "Братьям и сёстрам святого духа", "Терциариям" и представителям других движений "Святого духа". Этот ветер может превратиться в настоящий шторм Реформации и Контрреформации, которые совершенно разрушили устоявшийся порядок вещей в Германии, где в тот момент жил Декарт. Шторм в сновидении явно свидетельствует, что призраки, появившиеся в самом его начале, принадлежат к свите Вотана. Декарт оказывается среди тех, кто был захвачен духом нового времени - открытия Декарта привели к возникновению нового Weltanschauung (мировоззрения, картины мира), рассвету нового века - века науки, который с одной стороны характеризует небывалый технический подъём, обилие научных открытий, а с другой впадение человека в гордыню, отождествление его с ценностями сознания, за которые последующим поколениям предстоит дорого заплатить. Левая сторона обнаруживает свою пользу - теперь только стоя на левой ноге Декарт имеет возможность удерживаться на земле, но даже в этом случае вихрь обвивается вокруг неё несколько раз.

Это кружение заставляет Декарта обернуться кругом, как оборачивается стрелка компаса, чтобы указать верное направление. Бессознательное имеет цель расширить горизонт его видения, сместить центр тяжести внимания от внешнего мира ко внутреннему. Образ вихря из этого сновидения нашёл отражение в одной из теорий Декарта, согласно которой хаотическое движение частиц материи, меняя формы первоначально равных по величине частиц, образует множество вихрей, а затем действие трех законов движения, постепенно и спонтанно преобразует хаос в наш солнечный мир. Сами по себе космогонические мифы представляют репрезентацию рождения сознания - рассмотрев в этом ключе космогоническую теорию Декарта, мы можем прийти к соответствующему выводу в отношении последнего.

Таким образом вихревые потоки можно интерпретировать как формирование ростка нового сознания. Примечательно также количество витков, которые совершил вихревой поток. Отношение трёх и четырёх - один из наиболее значимых вопросов глубинной психологии. Он нашёл своё отражение в аксиоме Марии Пророчицы: «Одно становится двумя, а два — тремя, и [благодаря] третьему одно — четвёртое». Юнг упоминал об этом: "эта неопределённость имеет двоякий характер - она присуща троичности как и четвертичности. Подобные головоломки мы находим и в психологии, стоит нам обратиться к рассмотрению психологических функций: наименее дифференцированная, подчинённая функция настолько контаминирована содержаниями коллективного бессознательного, что процесс осознания её проявлений неизбежно приводит к констелляции архетипа Самости. Четыре - соответсвует феминному, материнскому, материальному; три - маскулинному, отцовскому, духовному. Таким образом неопределённость в отношении последних проявляется как колебания между материальным и духовным..." Как уже было сказано, именно это и было основной проблемой Декарта, который своим принципом каузальности нарушил связь между телом и душой, "механистической" панорамой заслонился от материнского и феминного. Что характерно для "больших сновидений", отсутствует возможность уточнить действительное число обращений совершённых Декартом - три или четыре. В этом смысле интересно рассмотреть имя Декарта в качестве игры слов: "de Quartis".

Далее в своём сне Декарт испытывает страх падения, которое подразумевает соприкосновение с землёй - опять же материнским, женским началом. Вскоре он вспоминает о коллеже, расположенном неподалёку и устремляется туда, чтоб найти убежище и произнести молитву в церкви. Как предполагает Маритен, этим местом в действительности является коллеж Ла Флэш, в котором Декарт пребывал в годы юности, где прошло его духовное формирование под влиянием церковных догм. Поэтому именно здесь он ищет своего спасения от духа нового времени. В следующий момент штормовой ветер меняет своё направление к церкви. Но это уже не тот самый дух, что однажды заполнил церковь. Он явно берёт свой исток где-то снаружи. "Дух дышит, где хочет" - и церковь больше не является сосудом духа, она - препятствие на его пути, и убежище для тех, кто пытается укрыться от него. Вряд ли ситуацию сложившуюся в то время можно более точно представить в символической форме.

Декарт был крайне озадачен одним из парадоксов своего сновидения - "злые духи принудительно тянули его к тому месту, куда он намеревался попасть по доброй воле". "Но был с силой отброшен потоком ветра направившим его в сторону церкви: по этой причине Господь не позволил Декарту двигаться дальше, пускай даже и в святое место, влекомому духом не им посланным, хотя Декарт и был уверен, что это дух господен заставил его сделать первый шаг к церкви". Декарт так и не разобрался: был ли этот ventus urens злым духом, или духом господним. Такого рода моральная неопределённость была свойственна и святому Игнатию Лойоле, у которого было благостное видение, которое он описывал как "змея, с глазами исполненными света". Впоследствии Лойола упоминал о нём как призраке посланном дьяволом.

Для Николая из Флюэ личный опыт видения Бога явился крайне травмирующим переживанием. Сам по себе образ штормового ветра совершенно нейтрален в моральном плане, это спонтанное порождение бессознательного символизирующее переживание духа не имеющее принципиальных различий как для тех, кто позволяет ему увести себя от церкви, так и для тех, кто ищет спасения в церкви. Не всем хватает смирения принять его, как в случае Декарта, который был силой склонён к земле - а потому вполне закономерно воспринял стихию как происки злых сил. Согласно сюжету сновидения Декарт проходит мимо знакомого не поприветствовав того и желая исправить упущение намеревается догнать того, но ветер не позволяет Декарту двинуться в том направлении. К сожалению, мы не располагаем сведениями на тот счёт, кем являлся господин N, и какую роль в жизни Декарта он играл. Скорее всего, к нему Декарт по меньшей мере был расположен - иначе он не стал бы сожалеть об упущенной возможности поприветствовать его. В отношении последнего таким образом можно сказать, что он олицетворяет собой ту часть личности Декарта, что пребывает в "воодушевлённом состоянии" - именно её он рискует проглядеть.

Чрезвычайная одарённость двадцатитрёхлетнего молодого человека в области мышления, его гениальность закономерно предполагает односторонний характер развития - во многом опередив своё время он оставил одну из частей своей личности неразвитой. Его стремление бежать от жизни, боязнь любовных отношений, чрезмерный скептицизм - следствие одностороннего развития интровертного мышления. Известно, что в тот момент, когда Декарт видел этот сон, он был занят осмыслением природы собственного сознания - это может привести нас к выводу, что упомянутый персонаж сновидения имеет отношение к чувствам, эмоциям, или в более широком смысле представляет собой недифференцированную четвёртую функцию.

В его фигуре мы видим теневой образ, который Декарт, в принципе, не отвергает - он лишь "проглядел" его. В этом контексте интересно вспомнить примечательный момент одной из работ Декарта касающийся фигуры Сократа: "в случае Сократа мы имеем дело с раздвоением личности, одна из которых была представлена кабирической фигурой даймона". Декарта интересовала фигура Сократа поскольку он, вероятно, проецировал собственную психологическую проблему на него. Декарт в свою очередь упоминает о неком "гении", которым было послано сновидение. Нельзя сказать точно, что именно он подразумевает - возможно, как предположил Сирвен, речь ведётся о ком-то вроде"ангела-хранителя". В сновидении Декарт, конечно, пытается исправить свою оплошность, но ветер уже не позволяет ему это сделать. Даже неуверенный шаг в сторону тени означал бы начало движения в сторону целостности, но в соответствующий момент вся инерция коллективных ценностей даёт о себе знать в виде непреодолимого препятствия.

Такое противостояние Духу времени требует от человека титанических усилий - результате появляется возможность прийти с ним в согласие утвердив тем самым собственную индивидуальность, чего не пытался никогда сделать Декарт. Не ему ли принадлежат слова: "я, выходя на сцену мира, где был доселе только зрителем, появляюсь замаскированным". В действительности старательно избегал любого риска раскрытия себя не только в том, что касалось внешнего мира - совершенно невозможно сделать выводы, каких убеждений он придерживался относительно наиболее значительных религиозных вопросов своего времени, как и в отношении определённых моментов его личной жизни. Отсутствие в жизни Декарта материнской фигуры лишило его возможности войти в соприкосновение с жизнью, найти точку опоры на земле, которая несомненно могла бы уберечь его от штормового ветра. Но даже одна попытка Декарта в сновидении вернуться к господину N влечёт за собой позитивные изменения: на площади расположенной на территории коллежа мужчина сообщает ему, что собирался передать господину N какую-то посылку, содержанием которой, как полагает Декарт, является дыня привезённая из теплых стран. Церковь как образ духовного убежища исчезает из поля зрения Декарта, но вместо неё появляется площадь на территории коллежа, которая здесь играет роль "temenos. Площадь ассоциируется с годами юношества Декарта, которые всецело посвящены были изучению наук и богословия под руководством наставников. Люди на площади в сновидении стоят не испытывая никаких затруднений, в то время как Декарт с удивлением обнаруживает, что всё ещё не способен твёрдо держаться на ногах сносимый ветром. Он один из "одержимых", один из тех, кого коснулся Дух времени. Здесь сновидение делает акцент на уникальности его ситуации. Неизвестный человек, которого встречает Декарт за воротами коллежа явно представляет собой тот аспект его личности, который продолжает мыслить себя в рамках церкви, фигуру, которая придерживается традиционных ценностей того времени. На это неоднократно и вполне справедливо обращалось внимание: Декарт во многом придерживался некритично принятых убеждений, отделённых непроходимой стеной от интеллектуальной установки: "fides non quaerens intellectum" (вера не стремящаяся к пониманию), как это выразил Маритен. Очень похоже, что человек, стоящий на площади воплощает именно этот аспект личности философа. Он упоминает о некоем предмете, который господин N намеревался получить от него. Следовательно, между ними существует определённого рода связь - система бартера или других торговых отношений, в которых Декарт выступает инструментальным, передаточным звеном. Очевидно, та сторона личности, что оставалась "за спиной" Декарта во всей полноте сохранила дух коллежа. Господин N, как уже было отмечено, представляет теневую фигуру, которая, что примечательно, находится за пределами церкви и коллежа - на улице, то есть в коллективной, профанной сфере. Поскольку Декарт в зрелые годы не проявлял никакого беспокойства в её отношении, вероятно, эта фигура была рождена во времена его учёбы в коллеже. Её возникновение могло быть связано с тем фактом, что Декарт в случаях, когда оказывался притесняем другими учащимися, всегда обращался за помощью к отцу Дине или отцу Шарле. Декарту не суждено было стать целостной личностью, поскольку собственную тень он предпочитал держать как можно дальше от себя, ему не хватило духа открыто вступить в глобальный конфликт развернувшийся в тот момент. Объект, который господин N должен был получить от Декарта оказывается довольно странным - это дыня.

На Востоке, в Африке и в Южной Европе дыня имеет большое символической значение. Этот плод был широко известен и в период античности преимущественно на Западе и в Средиземноморье, его выращивали в Египте и оттуда транспортировали во всех направлениях. Дыня упоминается и в Пятикнижье среди пищевых продуктов, которые евреи употребляли находясь в Египте: "Пришельцы между ними стали обнаруживать прихоти; а с ними и сыны Израилевы сидели и плакали и говорили: кто накормит нас мясом? Мы помним рыбу, которую в Египте мы ели даром, огурцы и дыни, и лук, и репчатый лук и чеснок; а ныне душа наша изнывает; ничего нет, только манна в глазах наших".

Этот фрагмент об изгнании евреев из Египта можно интерпретировать как отрыв "монотеистического сознания" от "политеистического языческого бессознательного". Дыня - это любимый продукт язычников, на которых евреи-христиане проецировали теневой образ. Отсюда можно сделать вывод, что образ господина N вмещает в себя теневые черты язычества. К тому же этот отрывок из Библии несомненно был известен Декарту. В греческой культуре дыня обозначалась словом "Tteitcov" (зрелый, спелый, приготовленный, а также ласковое обращение к ребёнку). В коллеже Ла Флэш этот плод называли "spermatids", из-за обилия в нём семечек. Этимологически название плода (melon) происходит от латинского melo, melonis. В действительности можно только удивляться, почему именно дыне древние Греки дали такое название (спелый), ведь абсолютно все фрукты соответствуют этому определению. Возможно оно связано с освежающим и послабляющим эффектом свойственным дыне. В средние века семена дыни сваренные в молоке использовались в качестве средства от туберкулёза. Это важно отметить, поскольку Декарт имел склонность к простудным заболеваниям и умер от пневмонии. В китайском оракуле И-цзин ("Книге перемен") дыня соответствует Гексаграмме Цянь (небеса), поскольку имеет округлую форму. Здесь также важно отметить, что дыня быстро портится, а значит, принадлежит тёмному женскому принципу Инь. "Ивой покрыты дыни" - так в "Книге перемен" интерпретируется прерывистая линия - "И будет тебе ниспослано с Неба!" Прерывистая линия представляет собой образ Дао, выходящего из сокрытости как некая истина, являющая себя на свет сознания из бессознательного - образ зрелого плода, срывающегося с ветки дерева. Основная тема гексаграммы - встреча смелой, бесстыдной девушки, которая вступала в связь с пятью мужчинами и по этой причине никто не возьмёт её в жёны.

"Однако вещи, которых следует избегать находясь в обществе, имеют законное место в природе. Здесь происходит встреча сил небесных с земными силами - в пятый месяц все вещи разворачиваются в высшей точке их материального проявления, и тёмные силы не могут повредить свету". Согласно этому комментарию можно заключить, что дыня соответствует тёмному принципу Инь. Дыня оказывается связана с образом тёмной анимы-гетеры, пребывающей в природно-инстинктивном модусе бытия, и представляющей опасность для цивилизации и порядка культуры (в этом контексте уместно вспомнить любовную связь Декарта с Хеленой Янс). Связь дыни с образом анимы также объясняется большим содержанием жидкости в её плодах, вода в свою очередь является распространённым символом текучести психе. Средневековые алхимики не уставали придумывать всё новые и новые синонимы для неё. Достаточно вспомнить aqua nostra (наша вода), mercurius vivus (живой Меркурий), argentum vivum (живое серебро), vinum ardens (горящее вино), aqua vitae (живая вода), succus lunariae (лунный сок). Каждое определение акцентирует живую, автономную субстанциональность в противовес нематериальной абстрактности интеллекта. Выражение succus lunariae подчёркивает ноктюрнальный характер воды, выражения mercurius vivus, aqua nostra - отношение её к земному. Acetum fontis в алхимии является самым сильным растворителем и в то же время обладает свойствами предельно укреплять материал, это совершенно необходимый ингредиент для получения философского камня. Эта алхимическая амплификация не является произвольной, как может показаться на первый взгляд - "водный элемент" дыни несомненно отсылает к символизму анима, который неизбежно влечёт за собой проблему зла, что мы проиллюстрируем на примере японской сказки "Принцесса - Дыня".

"Одна пожилая бездетная пара жила высоко в горах. Когда женщина мылась в реке, она увидела огромную дыню спускающуюся к ней вниз по теченью. Женщина взяла её и принесла домой. Когда они разрезали дыню, из неё наружу вышла красивая маленькая девочка, которую прозвали "Принцесса-Дыня". Вскоре она выросла в прекрасную, умную девушку. Однажды муж с женой отправились на праздник в деревню, а девушка осталась дома одна. Тогда к ней пришёл злой демон Аманодзяку, выманил её из дома и привязал к сливовому дереву в саду. Потом он придал себе её обличье, и сел на её место в ожидании пары. Но девушке удалось докричаться до своих приёмных родителей и рассказать им, что произошло. Тогда они вошли в свой дом и убили демона". По другой версии демон сожрал принцессу и одел на себя её кожу, но был разоблачён и казнён. Кровь Аманодзяку впиталась в землю и окрасила зёрна гречихи в красно-коричневый цвет. Рассматривая эту сказку важно отметить, что дыня, из которой вышла принцесса, была найдена в воде и она неким потаённым образом привлекла за собой и демона.

Сюжет "Принцессы-дыни" отсылает нас к одному из распространённых мотивов европейских сказок, который обнаруживает себя, к примеру, в сказке "О трёх лимонах" (апельсинах). Принц отправляется на поиски прекрасной принцессы. Старая колдунья приводит его к лимонному дереву у ручья. Три раза подряд принц срезает лимон, и каждый раз из него выходит красивая молодая женщина и просит воды. Только на третий раз принц успевает напоить девушку до того, как она умрёт от жажды, как происходит с первыми двумя. Тогда она предстаёт перед ним нагая во всей своей красоте. Когда принц отправляется на поиски подходящей для неё одежды, она укрывается за деревом. Во время его отсутствия злая мавританка убивает девушку и становится на её место. Но та воскресает и превращается в голубя, которого опять убивает мавританка. Из капель крови этого голубя вырастает лимонное дерево. Когда принц возвращается и снова срезает один из плодов, девушка предстаёт перед ним целой и невредимой. Мавританка получает по заслугам". Здесь, как и в первой сказке анима оказывается заключена в сочный жёлтый фрукт, её появление влечёт за собой столкновение с тёмной хтонической фигурой, которая в бессознательном мужчины констеллирует проблему противостояния злу.

Взаимосвязь символизма дыни и проблемы зла мы можем проиллюстрировать обратившись к Манихейству. В ритуалах последнего этот плод играл важную роль. Стоит отметить, что основной своей жизненной задачей, в которой раскрывается суть этого учения, манихейцы считали освобождение "искр света" заточённых в плену материи и возвращении их к своему источнику - плероме. Кустарники и деревья согласно их представлениям заключают в себе большое количество света, в каждом из них жива anima passibilis (страдающая душа) распятого Спасителя. В растениях как и в телах людей сокрыто несчётное число "искр света", поскольку они были заключены в них архонтами - слугами Иалдабаофа. Избранные, высшие адепты манихейства по этой причине были вегетарианцами - они употребляли только растительную пищу, среди которой огурцы и дыни занимали особенной место. Целью их - было сохранить искры света в целомудренном теле избавив последние тем самым от дальнейшей цепи перерождений и с приходом смерти вернуть плероме.

Приятный вкус и запах дыни, а также её цвет несомненно дали повод Блаженному Августину назвать её "золотым сокровищем Бога. В некотором смысле дыня схожа с яблоком растущем на древе познания добра и зла, являвшегося до грехопадения прерогативой Творца. Яблоко несёт в себе зародыш сознания конституирующего противоположности, предстающего как залог возможности различения добра и зла. Декарту, конечно, были известны особенности манихейства связанные с дыней, поскольку он читал проповеди Августина направленные против манихейцев. Следовательно, он мог предположить, что появление образа дыни в сновидении может иметь отношение к попытке более глубокого осмысления проблемы добра и зла, чем предлагала свойственная тому времени концепция privatio boni (недостатка добра).

Такая попытка могла бы привести к заключению о божественном начале зла - представление характерное для манихейства. В то время Декарт упоминал, будто ему казалось, что он одержим злым гением, но ему никогда не приходило в голову попытаться разрешить этот вопрос на более глубоком, философском уровне. Не случайно касаясь образа дыни, о котором он размышлял несколько часов после пробуждения, Декарт писал в своём дневнике: "только два часа, а сколько мыслей о добре и зле этого мира". Образ дыни отсылает нас к идее достижения сознания проистекающему из опыта, который подразумевает принятие анимы, а вместе с ней и конфликта добра и зла. Образ дыни в бессознательном Декарта - это элемент феминного, служащий посредником между его "католическим" сознанием и "языческим бессознательным".

Из книги Марии Луизы Фон Франц  Сны

Продолжение